| FACE CLAIM: CHAD MICHAEL MURRAY
Главный успех режима, чудо современной колдомедицины, при старой власти эту златокудрую легенду, как Рапунцель в башню, упекли туда, откуда не возвращаются, а при новой он жив, цел, орел, синими глазами и морщинкой между бровей снова топит до состояния маршмеллоу сердца населения магической Британии от 5 до 95.
Гилдерой получил то, что не каждому дано - второй шанс. Его спекшиеся в кашу мозги, не подлежащие восстановлению, прочистили и заменили на более крепкие, качественные и удобные режиму, обязали до конца жизни пить особое зелье, без которого его кратковременная память ужмется до семи секунд (привет, Дори), и выпустили в большой мир, освещать сиянием улыбки жизнь законопослушных граждан. Гилдерой все понял без намеков - больничная еда страшно надоела, а медсестры в Мунго не могли обеспечить сервис и уровень обожания, к которому он привык, так что он выпорхнул в большой мир, не оглядываясь и не терзаясь нравственными сомнениями.
Второе имя Гилдероя Гедонист, а третье - Эстет, и пусть документы говорят иначе. Он привык, чтобы ему было красиво, но чуть менее красиво, чем он сам. Он живет на широкую ногу - благо, доходы и господа из министерства позволяют. Новый контракт с топовым издательством, многочисленные рекламные контракты - у него в кармане, вся та публичность, о которой он успел позабыть взаперти, ощущается, как впервые, - остро, волнующе и как то, ради чего только и стоит жить. Гилдерой на игле, Гилдерой в ловушке, которая захлопнулась, а он и не услышал.
Он дает интервью Ведьмополитану с трехдневной щетиной на лице, потому что знает, как она ему идет. С легкой небрежностью в укладке и одетый, как он любит, в стиле олд мани - ему никогда не запрыгнуть в касту чистокровных аристократов, но он может так достоверно изображать, что принадлежит к ним, что полукровность выветрится из памяти сама собой. Память бывает так ненадежна. Кому как не Локхарту об этом знать.
Он дает интервью Ведьмополитану, а ненадежная память Лаванды вытаскивает из закоулков подсознания, как на втором курсе та изрисовала стопку пергамента, тренируя подпись "миссис Локхарт". Как она хранила его фото с автографом под подушкой и целовала каждую ночь перед сном. Как тогда, на уроке ЗОТИ, глядя в незабудковые глаза профессора испытала ту лавину беспричинного счастья и волнения, которую потом никогда и ни с кем уже не испытывала. Потому что такое случается только в двенадцать и только с недосягаемыми божествами. Лаванда смотрит на недосягаемое божество пятнадцать лет спустя, слушает, как похорошел магический Лондон при Совете и не знает, хочет врезать ему по безупречной скуле или опрокинуть на софу и сделать с ним то, что о чем в тринадцать могла разве что почитывать в пикантных романах.
- А мы с вами знакомы? Кажется, я где-то видел ваше лицо раньше, - говорит Локхарт. Лаванда издает странный звук и заходится кашлем.
Ну короче.
Я даже не знаю, что тут еще сказать. Приходите очаровывать дамочек и кавалерчиков, целовать подол режиму и не понимать, что тут кому может не нравиться. Я предлагаю вам искренний, глубокий и невыносимый лавхейт, который будет трудно вывезти без юмора и новопассита. Лаванда правда до чертиков была влюблена в Локхарта в свое время и возможно общение с ним упадет на старые дрожжи и даст бабах. Но она в оппозиции обеими ногами, так что тут мы видим классическое идеологическое противостояние вперемешку с "я смогу его исправить". Еще Гилдерой любит все красивенькое и безупречное, а Лаванда после Битвы безупречной точно не является. Это так, чтоб стекла присыпать. Все обсудим, приходите главное. Внешность менять можно, но не желательно, заявка писалась вокруг нее. | |
